Для меня нет тебя прекрасней...
Феб/\Гермес, Гермес/\Эрос, упоминаются другие представители греческого пантеона.
Для меня нет тебя прекрасней,
Но ловлю я твой взор напрасно,
Как виденье, неуловимо,
Каждый день ты проходишь мимо.
Как виденье, неуловимо,
Каждый день ты проходишь мимо.
Сильно постаревший и немало погрузневший Аполлон в неизменном лавровом венке поверх китайского производства парика стоял на сцене и пел. За ним стояли, пытаясь изобразить что-то похожее на танец, мощного вида тетки лет под сорок. Это были его музы. Они подпевали с умильным выражением, столь сильно не подходившим их изрядно огрубевшим лицам.
А я повторяю вновь и вновь:
Не умирай, любовь, не умирай, любовь, не умирай, любовь!
Если пристальней ты взглянул,
И улыбкой на миг мелькнул,
Но в глазах твоих лед и стужа,
И тебе я совсем не нужен.
Но в глазах твоих лед и стужа,
Ведь тебе я совсем не нужен.
В зале сидели остальные боги: вот Зевс, сильно раздавшийся и совсем облысевший. Рядом с ним далеко не девочка Гера обмахивалась сковородкой - видно, громовержец опять решил вспомнить старое. Где-то в глубине зала раздался визгливый смех Афродиты. Столь почитаемая в давние времена богиня любви совсем опустилась и превратилась в то, что смертные называют "шлюха подзаборная": выбеленные и залитые лаком волосы, в десять слоев штукатурка на обрюзгшем лице. Она теперь боялась появляться без нее на публике. Грудь отвисла и стала напоминать пару сдувшихся шариков. Впрочем, задница у нее тоже отвисла и покрылась жутким целлюлитом. Рядом с ней сидел, что-то нашептывая на ухо, Арес. К нему время оказалось несколько более милосердным: больше шрамов, одной руки нет, но фигура все еще очень даже ничего. Пусть и слегка пополневшая.
А я повторяю вновь и вновь:
Не умирай, любовь, не умирай, любовь, не умирай, любовь!
Но я верю, что день настанет,
И в глазах твоих лед растает,
Летним зноем вдруг станет стужа,
И поймешь, что тебе я нужен.
Летним зноем вдруг станет стужа,
И поймешь, что тебе я нужен.
Вон Аид с Посейдоном что-то тихо обсуждают в сторонке, медленно потягивая пиво. Два таких плюгавеньких старичка с пивными животами. Персефона что-то вяжет. Видно, очередные пинетки внуку... За столиком справа сидели Афина с Гефестом. Тот держал "вечную девственницу" за руку, в чем-то горячо убеждая ее. Видимо, в очередной раз сватался. Еле ходит уже, а все туда ж... Но Афина молодец: пусть и высохла, как давешняя маслина, но честь свою бережет. Впрочем, сидящая рядом Ника определенно ей в этом помогает...
Где-то дальше сидят еще боги и богини - время не пощадило никого: кто-то в инвалидном кресле, кто-то совсем ослеп, у кого-то зубов не осталось...
А я повторяю вновь и вновь:
Не умирай, любовь, не умирай, любовь, не умирай, любовь, ну не умирай, любовь!
А за самым первым от сцены столиком сидели двое: солидного вида чуть сухощавый брюнет лет тридцати и пухлощекий подросток с голубыми глазами и вьющимися золотистыми волосами. Они внимательно смотрели на Аполлона, чем неимоверно его нервировали. Впрочем, когда он понял, кто перед ним, то несколько оживился и запел по-настоящему, чего уже давно не делал. Он смотрел на брюнета с неизлечимой тоской и, казалось, пел исключительно лишь для него.
Но вот песня закончилась, кто-то вяло захлопал в ладоши, и Мусагет сбежал к себе в гримерку - ему была невыносима мысль, что объект его давней и непреходящей страсти видел его... таким... Он уткнулся лицом в ладони, отчаянно желая повернуть время вспять...
- Вот видишь, что бывает, когда смертные перестают в нас верить, - в дверь вошли даже не потрудившись постучаться.
- А как же вы? - отчаяние в голосе Феба было более, чем очевидно.
- А мы от веры смертных не зависим, братик, - сочувственно усмехнулся Гермес и обнял стоящего рядом Эрота, - Видишь, как плохо шутить с любовью?..
Аполлон вскинулся что-то сказать, но тут видение поплыло и постепенно растаяло...
- Вот же приснится всякое! - буркнул Феб, резко садясь в постели, - Решено, больше не ем оливок на ночь... - подумал и добавил, - И амброзии не пью.
- Ты чего там ворчишь? - сонно завозились рядом.
- Ничего-ничего! - Аполлон решительно лег обратно и обнял брата, утыкаясь носом ему в макушку. Все-таки Эрос хотя бы раз в жизни сделал по-настоящему доброе дело, - Чушь какая-то приснилась...
- А... - завозился Гермес, - Меньше надо с Герой спорить...
- А она тут при чем?
- Женщина же...
- А... Ну, да...
- Вот-вот...
- Мммм... А ты знаешь что?
- Чувствую... притворный вздох, - Только учти, что у меня завтра дел невпроворот: Арес опять какую-то заварушку затеял...
- В первый раз что ли? - Аполлон скользнул губами по шее Эпафродита, заваливая его на спину.
- Далеко не в первый, - хихикнул тот, обнимая Феба...
- То-то ж...